Но мне все не давала покоя нахлынувшая на меня еще на перевале любовь к дирижаблям и тот факт, что ставка главнокомандования Восточного царства находится всего в трехстах километрах от линии фронта. Как соблазнительно все это совместить…
Случай часто решает все. В отдел к Вахрумке поступил списанный с флота по ранению моложавый капитан-лейтенант с Солдатским крестом в петлице и протезом вместо левой руки — последствиями первого морского сражения с островным флотом на северных морях. Победу в этом сражении каждая сторона приписывала себе. Но, как я думаю, стороны просто разошлись каждая при своих повреждениях, когда кончился световой день.
Случайно разговорился со мной моряк в столовой, и мы, что называется, зацепились языками, и результатом нашего совместного творчества стала нормальная пятидесятикилограммовая авиабомба. Ну, почти… Типовой шестидюймовый фугасный снаряд с приваренным к нему примитивным коробчатым стабилизатором. И тем самым морским бракованным снарядным взрывателем, который срабатывал от соприкосновения даже с водной поверхностью. Тех оказалось богато на складах, и моряки сами не знали, что с ними делать. Преждевременный взрыв такого снаряда на поверхности толстого броневого листа линкора разве что пару заклепок выбивал. Эти взрыватели в настоящее время на флоте активно заменяли на более тугие, что взрывались после пробития броневого пояса корабля.
На заводе в шумном цеху под громкий стук парового молота старый инженер возразил только против газовой сварки на снаряженном пироксилиновым порохом снаряде.
— Проще и безопасней, господа, несколько сквозных отверстий на станке высверлить и закрепить заранее склепанный стабилизатор на длинные болты. На него же не обязательно пускать хорошую сталь? Пойдет любая. Изделие же одноразовое, как я понимаю.
«Ну да, а электрической сварки тут пока нет, — подумал я, — и еще долго не будет. А газовая огнеопасна».
— Да хоть кроватное железо, — ответил я заводскому инженеру. — Тут главное, чтобы этот стабилизатор в падении от сопротивления воздуха не сорвало.
Тем же вечером служебная записка с чертежами и описанием нового типа авиабомбы легла на стол Штура. И тот дал добро на производство опытной партии, курирование которой возложил на нашего моряка. И правильно. Я для этой миссии и чином не вышел, и инженерной грамоты в нужном объеме не имею. Все что умею — внешний вид нарисовать. Ну, иногда еще и конструкцию. Не больше.
Полигонные испытания с разведывательного аэростата показали вполне приемлемую точность и достаточное могущество нашей авиабомбы для разрушения полевой фортификации. Даже блиндажи в два наката не спасали манекенов от сорокавосьмикилограммового подарка с неба.
По незнанию реалий, не отходя от полигона, огребли мы с каплеем знатных звиздюлей от инспектора артиллерии королевства, потому как на складах, оказывается, полно хранится старых семидюймовых снарядов от артсистем, которые уже лет десять как сняли с вооружения, а шестидюймовый калибр сейчас самый востребованный на флоте, да и в армии стоит на вооружении корпусной артиллерии.
Ну нам-то все равно: семь так семь… Больше оно не меньше. Хотя, как пояснил мне каплей, взрывчатка в старых снарядах много слабее по своей бризантности. Но это нам монопенисуально. Все равно переделки — это временная мера. Почувствует генералитет вкус к бомбардировкам, станут заводы авиабомбы делать специально. Тут к бабке не ходи.
Бомбу в целом приняли к производству и выделили необходимые ресурсы. Назвали ее «воздушным снарядом капитан-лейтенанта Плотто» или просто «бомбой Плотто», а меня поздравили со званием старшего фельдфебеля. Таким образом, с третьей звездочкой в петлицу достиг я своего потолка военной карьеры. Чуть больше чем за полгода. Надо снова идти к Данко и слать «родне» новый портрет.
Пользуясь случаем, я напомнил своим кураторам о недостроенном в городе большом дирижабле. Штур поморщил лицо, проехался по склочному характеру изобретателя, но дал добро на осмотр его пригодности к переделке в бомбардировщик. Но при условии, что это займет разумное время, потому как после войны он уже никому не нужен будет.
В тот день с деревьев стали облетать первые желтые листья.
На Восточном фронте образовался стратегический «тяни-толкай» по принципу «сопка наша — сопка ваша». Случилось такое дело примерно на линии построенного Вахрумкой укрепрайона, который не давал врагу совершить обходной маневр в тыл стационарным фортам, прикрывавшим железную дорогу и мост через реку Слави. Южнее него, за дикими болотами, отогузская пехота не только остановила, но даже несколько потеснила цугулов обратно, хотя и не до границы. Севернее до самого берега моря простирались сплошные болота, до зимы непроходимые. Да и то, это если зима будет суровой и лед намерзнет достаточной толщины. Там пока даже разведчики не шарились. Ни наши, ни их. Каждая сторона считала этот участок непригодным для маневров сколь-нибудь значимых войск.
По-прежнему оповещение населения о происходящем на фронтах было весьма слабым и фрагментарным. Военных корреспондентов как таковых в местных газетах еще не было. Журналисты предпочитали осаждать только большие штабы.
Для обывателя пока не произошло никакой разницы в образе жизни по сравнению с мирным временем. Разве что людей в военной форме в городской толпе существенно прибавилось. И пару дворцов местная патриотическая аристократия выделила под госпитали. Раненых стало много. Ну и чисто гражданские поезда стали реже ходить. Сам видел, как вагоны третьего класса брали штурмом. Первый и второй класс охраняла полиция, усиленная солдатскими патрулями.