— А если по вашему аппарату, капитан, залпом выстрелит целая рота, а то и батальон? Что тогда? — это уже генерал пехоты вставил свои пять копеек. — С двухсот метров даже косорукие солдаты по такой большой цели не промажут.
— Ваше превосходительство, — четко ответил командир дирижабля, — мелкие дырки от пуль не нанесут большого вреда летательному аппарату. Даже если весь батальон и попадет в баллон, то у нас все равно останется положительная плавучесть и мы сможем уйти на безопасное расстояние. Небольшой ремонт, и мы снова в строю.
— А если они будут стрелять по гондоле управления и выбьют весь экипаж? На таком расстоянии это вполне вероятно, — не отставал от него пехотный генерал.
— Тогда мы все умрем за нашу родину со словами верности нашему императору, ваше превосходительство, — вылез с ответом инженер-лейтенант граф Клевфорт.
— Никто не сомневается в вашей храбрости, лейтенант, — оборвал его генерал Штур.
— Лучше пойдем смотреть причиненные вами разрушения на месте, — предложил генерал пехоты и, как бы раскаиваясь, обратился к Штуру: — Если вы не против, конечно, как приглашающая сторона раскрыть, так сказать, тайны вашего сюрприза.
— Я только «за», — ответил генерал-адъютант короля и повернулся к воздухоплавателям. — И вы все за нами, не отставайте.
Летуны, наверное матеря про себя всех возможных генералов на свете, поперлись за свитой в грязь в своих щегольских ботинках с крагами. На что сухопутные офицеры только посмеивались — им в сапогах было все нипочем.
На позициях все выглядело откровенно жалко. А воткнутые в мелкие воронки шесты наглядно показали чудовищный разброс попаданий, да еще вдалеке от того места, куда воздухоплаватели целили. В сами траншеи попали только три бомбы, да и то, вероятно, случайно. И одна такая даже не взорвалась. Вообще неразорвавшихся снарядов оказалось почти четверть от сброшенного количества.
— М-да… — заявил полковник с Западного фронта. — Не умеете пока.
— Господин полковник! — пылко воскликнул граф Клевфорт. — Все дело в несовершенных терочных запалах сбрасываемых снарядов, но мы работаем над их усовершенствованием.
— И поэтому бомбите с двухсот метров, — кивнул генерал артиллерии. — Иначе они у вас в воздухе взрываются. Понятно… Лучше бы вы усердно работали над взрывателем, который срабатывает при ударе о землю. С моряками посоветуйтесь. У них давно есть такие взрыватели, что даже при соприкосновении с водой срабатывают. Им они не нравятся, а вот вам в самый раз пойдут.
— Будет исполнено, ваше превосходительство, — граф вскинул руку к козырьку.
— Кобчик, — заметил меня генерал Штур и подмигнул мне левым глазом, — а ты что про это все скажешь?
И генерал обвел рукой рассматриваемые комиссией позиции.
— Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, у меня пока нет дельных мыслей, так как я не знаю всех возможностей этого дирижабля, — вытянулся я в струнку. — Но, судя по оставленным воронкам, инженерно оборудованные полевые позиции инженер-майора Вахрумки с честью выдержали и это испытание. Бомбы весом меньше пятидесяти килограммов и применять по ним не стоит. А учитывая поражение манекенов, очевидно, что осколочное действие от примененных бомб практически никакое. Даже слабее шрапнели. Пока это просто выброс ресурсов на ветер. Но это мое личное мнение, экселенц, которое может быть и неправильным.
Штур угукнул в ответ и покатал сапогом неразорвавшийся чугунный шарик.
— Это что? Гранаты из старых арсеналов времен республиканской революции у соседей? — грозно спросил он летунов. — От медных гладкоствольных пушек?
— Ничего другого нам не дали… — развел руками воздухоплавательный капитан.
— Начинка — черный порох?
— Так точно, экселенц. — На командира дирижабля стало неловко даже смотреть.
— Так, — подвел итог Штур. — Бомбардировку укрепленных позиций с воздуха до появления нормальных снарядов считаю преждевременной. Нечего врага смешить.
Генералы с ним согласились, а полковников с летунами никто и не спрашивал.
О как оно! Нажил я сейчас врагов себе с этим Штуром на пустом месте. Как пить дать. «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь». Гениально сказано.
Я все же проявил твердость и убедил Вахрумку отправить моих мажоров в нормальный учебный лагерь на курс молодого бойца, чтобы хоть как-то привести их в военное состояние без постоянного ручного управления с моей стороны. Штаб все же воинское образование, а не детский сад. Прибегнул даже к шантажу: либо моя нормальная ударная работа с его наставлением по полевой фортификации, либо мне самому дрючить мажоров до кондиции, а это отнимет почти все мое время. А иллюстрации для граверов я и сам могу начертить. Легко. Особенно в отсутствие любимого личного состава.
Показал ему еще свой проект переоборудования чертежного бюро кульманами и прочей новой оргтехникой, что также требует времени на внедрение. В месяц как раз уложусь при должном финансировании.
Но закралось у меня подозрение, что вопрос с мажорами решился быстро и относительно легко только потому, что приезжие имперские генералы выразили Штуру свое неудовольствие по поводу их внешнего вида и возмутительного гражданского поведения. О чем с недовольным видом тот при случае выговорил мне же как мою недоработку. Так что по горячим следам Штур охотно наложил на мое прошение свою грозную резолюцию. И, как я подозреваю, почти все разборки с их влиятельной родней взял на себя.